#история@hikkikomorii
Мне не нравится слово «буллинг». Нет в нем той жесткости и безжалостности, как в русском «травля» или «издевательства».Обтекаемое слово, вызывающее ассоциации с булкой, и с трудом доходящий до сознания смысл чужого термина… Другой термин – «моббинг» - не лучше, на мой взгляд… А каким будет взгляд того, кого подвергают «буллингу»? С русским словом ясно и понятно: взгляд будет «затравленным».
Ситуации, когда многие травят одного, были, есть и будут. В школе, в университетах, даже на вполне «взрослых» работах. Обезьянье-стайный инстинкт, позволяющий стае сплачиваться вокруг вожаков для травли одного-двух людей, никуда не делся. Причем повод для травли неважен. Важно желание выслужиться, стать «своим» для того, перед кем трепещешь. Недавно я услышал историю о пятилетней травле-бойкоте в школе, и еще много других грустных историй о том, как кто-то из ныне взрослых людей тогда, в детстве, подвергался атаке этой полуобезьяньей толпы. Вспоминал и свой опыт трехлетней травли-противостояния. И я снова соприкасался с этим чувством ужасающего одиночества, когда тянешься к людям, а в ответ – отвержение. Ты ненавидишь тех, кто издевается над тобой, но ты одновременно и тянешься к ним – к кому же еще тянуться живому человеческому существу? Насмешки, издевательства, тычки, порванные тетради, физическая агрессия…
Отчаявшийся человек бросается за помощью к тем, кто вроде бы не принимает участие в травле, но сталкивается с ещё одной проблемой - равнодушием. Потом, спустя много лет, некоторые из тех, кто молчал и делал вид, что ничего такого не происходит, говорят о стыде, о том, как тяжело было идти против тех, кто травит, объединяет вокруг себя стаю, и о том, как жалко было тех, кого загоняли в угол. Я вспоминаю свою дикую ненависть, когда, в ответ на просьбу о помощи услышал от того, на кого надеялся следующее: «да че ты паришься, ничего такого нет, ты просто нервный какой-то!». Он видел все, и раз за разом отворачивался, быстро выходил из класса или вдруг начинал заниматься какими-то очень важными делами.
В травле нет «нейтральных», она затрагивает и уродует всех.
В том числе и учителей, делающих, вслед за учениками, вид, что все нормально, даже видя испуганных и затравленных детей. И эти дети получают новый опыт - опыт предательства взрослых, опыт того, что ни на кого нельзя положиться, и что спасаться придется самим.
Хуже всего бойкот. Бойкот уничтожает даже то, что может дать ненависть и издевательства – чувство того, что ты есть, что ты что-то значишь. И снова парадокс: подвергаемый бойкоту хочет, чтобы он прекратился, и появилась возможность общаться с теми, кто его так третирует. Я страдаю, но при этом тянусь к тем, от кого страдаю… Трудно представить себе бойкот в классе, длящийся пять лет. Ежедневное унижение. Молчание, отрицание существования тебя как живого существа в принципе… Где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки, идет жизнь: смеются, ругаются, мирятся, списывают… Улыбаются друг другу, дергают за косички, лупят друг друга рюкзаками. Но жертва окружена ледяной стеной, и руку – не протянуть. Жизнь замерла, температура воздуха вокруг тебя близка к абсолютному нулю. Весеннее и летнее солнце не греют. И согреть не смогут никогда.
Чтобы не сойти с ума, нужно придумать какие-то способы, чтобы выжить. Кто-то постоянно, год за годом, огрызается, превращаясь в затравленного зверя, готового биться до конца хоть со всем светом. В том числе и нападать первым, живя по закону джунглей: «сначала ударь, потом подай голос». Кто-то замыкается, закрывает свои границы наглухо, и достучаться до живых эмоций уже практически невозможно. Можно совмещать одно с другим… Те, кто не успевают соорудить защитные границы, гибнут. Физически. По-настоящему, потому что боль от отвержения и травли в сознании ребенка настолько сильна, что превышает страх перед смертью.
Чем дольше травля – тем прочнее укрепления, и в какой-то момент весь мир становится ареной противостояния маленького человека и огромной, расширившейся до размеров всего человечества, толпы… Тех, кто травил, давно уже нет рядом, однако эмоциональная травма остается, и все стратегии взаимодействия с другими людьми строятся на том, чтобы предотвратить повторение этой страшной боли, тесно переплетенной с унижением, стыдом, отчаянием и одиночеством.
Последствия травли – серьезная эмоциональная травма, нередко по силе равная посттравматическому стрессовому расстройству (которое наблюдается у участников военных действий, жертв стихийных бедствий и преступлений).
